Это наш Дом Без Ключей...

Архив Василия Демешкина.
Часть 3. Как проходил процесс работы в гуте

А теперь необходимо обрисовать, как проходил процесс работы в гуте. Как уже было описано ранее, была построена горшечная печь на 5 горшков, а потом после холодного ремонта их количество было увеличено до 7 горшков, а после другого холодного ремонта, - до 10 горшков. А потом была реконструкция, и горшковые печи были заменены более качественными ванными печами системы Сименса. Сначала была построена ванная печь для белого стекла, а потом, ввиду того, что стекольный завод стал иметь большие заказы на посуду, была построена вторая ванная печь, для красного стекла, для выработки пивной посуды. Вскоре ввиду расширения и большого спроса на вырабатываемую посуду была построена и третья ванная печь, для тёмного стекла, для выработки посуды под вина. Но так как три печи без холодного ремонта работать не могут, то была построена запасная, четвёртая ванная печь, но к работе она так и не приступала.

Когда была горшечная печь, то наварка печи происходила более тяжело, так как там необходимо смотреть, как идёт варка, не будет ли течки горшка: если стекловар проглядел, то стекло может вытечь, и будет ущерб затраченного состава – это хозяину не по душе. А с момента постройки ванных печей положение очень улучшилось, здесь не так уже надо стало смотреть, как ранее – здесь только приходится наблюдать, как проходит варка стекла, и всё это в печи, а не в горшке.

Пока не сварится стекло, стекловар с помощником не уходят с рабочего места. Вот стекло готово. Стекловар докладывает хозяину Сергею Ивановичу, а тот берёт железную трубку и протягивает в окно печи, берёт пробу: как оно - чистое, хорошее? Вместе с управляющим Львом Ивановичем, как его называют сейчас, «начпроизводства», приказывает гутенскому приказчику Сергею Сергеевичу Маслову послать человека-кричальщика, который по его приказанию идёт по Долгой слободе, созывает рабочих, мастеров и прислугу для приступления к работе, и люди собираются в гуту. Вот так протекала работа в то время – только и слышно было, что кричат, созывают. Такие вот созывы были. Очень интересно и забавно было: вот прошёл человек по Долгой слободе и Новой стройке, и так далее по посёлку, и кричит: «На ванную белую печь работать!» Он отошёл, и за ним другой такой же человек, тоже кричит по Слободе и Новой стройке: «На ванную красную печь работать!». И он отошёл, и за ним другой такой же человек, тоже кричит по Слободе и Новой стройке: «На ванную печь тёмную работать!»... Вот так продолжалось кричанье те несколько лет, что так работали.

Гута оглашалась лязгом железа, звоном бьющегося стекла, шумом и криком работающих мастеров, отдельщиков, баночников, хлопцев, относчиков, мальчиков, формодержателей. Посередине самой гуты – большая стеклоплавильная печь, вокруг которой сновали люди с длинными железными трубками с выдуваемым стеклом и готовыми бутылками и банками. Мастера-стеклодувы набирали из маленького оконца печи на кончик железной трубки разной величины комочки расплавленного, напоминающего густой пчелиный мёд, стекла. Чумазые и бледные мальчики держали чугунные формы, двигали за рукоятки влево, а потом вправо, когда мастер-стеклодув опускал в форму выдутый, слегка удлинённый розово-алый шар и, понатужась, выдувал бутылку, а потом отделывал горлышко. Другие мальчики подхватывали готовую посуду, относили для закалки обжига в тот опечек, где откладчик особой длинной железкой размещал ту или иную посуду для постепенного охлаждения.

Состав стула [стул – рабочая бригада в гуте (Tasha)] на горшечной печи:

1. Мастер, который выдувает – 2 человека.

2. Баночник, который делает маленькую баночку – 2 человека.

3. Отдельщик, который делает горло на бутыли – 1 человек.

4. Хлопцы-относчики, которые носят, - 2 человека.

Состав стула на ванных печах:

1. Мастер – 2 человека.

2. Баночник – 2 человека.

3. Отдельщик – 1 человек.

4. Хлопцы-относчики – 2 человека.

Баночник, который с железной трубкой идёт к печи, к маленькому оконцу, набирает стекло – такое количество, которое требуется, идёт со стеклом к корыту с водой, где на корыте имеется долок, куда кладут стекло накатываемое, окунают в воду, делается баночка. Идёт снова к горшку, набирает снова стекла, раскатывает, делает булечку, передаёт мастеру трубку, который раскачивает её и опускает в железную форму, дует, а хлопец держалом закрывает форму. Через несколько времен получается бутылка, которую он передаёт другому мастеру-отдельщику, который особыми клещами вертит её для того, чтобы получилось горло бутылки, и наконец передаёт её хлопцу-относчику для относки особой сеткой в закальный опечек для закалки. Так проходит время заделки, отделки, закалки бутылки.

Вот так протекала работа с перерывами на залогу, на отдышку, а потом конец рабочей смены передела, а потом отдых на несколько часов, а потом снова идёт мастер со своими товарищами обратно в гуту для выборки из закального опечка своей наработанной посуды, сортируя и укладывая на особые носилки, которые несут в склад готовых изделий для сдачи годной и негодной посуды. Так продолжалось ежедневно, кроме воскресенья – это был день отдыха. Но зато после выходного дня бывает очень трудно, потому что посуда та выбиралась уже за два дня, чтобы освободить закальные опечки. Такая работа продолжалась до перехода на ванные печи. Работа по выноске посуды была поручена особым рабочим отдельно; из гуты в склад готовых изделий была проведена железнодорожная линия. К построенным закромам на особых вагончиках по несколько носилок (согласно особым ярлыкам – на них значилась фамилия работающего), на тех носилках грузилась отдельно годная и брачная посуда; последняя не билась, а складывалась в особые закрома.

Когда была горшковая печь, то мастера работали разный ассортимент. Вот как можно описать стулья в то время, когда уже стали работать очень хорошо, это на 10 горшках:

Данилов Дмитрий, Новиков Козьма, Жуков Михаил Григорьевич – Французская для вина;

Аркатов Иван А., Арсентьев Фед. А., Сергунов П. С. – Шампанка;

Иванов Иван Ал., Иванов Мих Ал., Дуров Иван Васильевич – Мадерная;

Ламакин Иван Ник., Ламакин Козьма Н., Ламакин Дмитрий Н.. – Французская;

Арсентьев Иван Ф., Шуралёв Иван Е., Николаев С. Ал. – Мадерная;

Цветников Гас. Дем., Цветников Пётр, Хахалин Ал. Мих. – Французская;

Савостин Семён А., Савостин А. С., Русов Дм. А. – Шампанка;

Шуралёв Ефим Яковлевич с сыновьями – Бутыл. четв.;

Иванов, Федосеев – Банка раскатная;

Козлов Вас. Евг. Щечкин – Штоф и банки.

...Во время работы данной продукции находились сам управляющий, то есть ныне – Начальник Производства, это был Погарский Лев Иванович, и гутенский приказчик, это был Маслов Сергей Сергеевич. Они следили за качеством и мерой посуды, и весом её, всякие малости устраняли тут же, а за брачную и негодную посуду накладывали штраф в размере от 50 копеек и выше, в зависимости от её годности. Как приказчик Маслов, так и сами мастера следили за тем, чтобы меньше было брака и боя. Если же получается брак от производства, то тут же его исправляют, или же, если совсем не годится стекло под саму посуду, то переводят на выработку молочной и раскатной банки, или же, если горшок под выработку Французской не годится, то его мастеров переводят на другой горшок, а на это место переводят другого мастера, хотя бы на выработку четвертей, которые идут для кваса, молока и керосина, - но самих простоев не должно быть. Если же хлопец-относчик разбил бутылку, банку, то его наказывал тот же мастер пинком, так как у каждого мастера бывает свой хлопец (сын или дочь); если же он чужой, - то его наказывал отец тем же способом.

Вот я приведу один факт, как я очевидец этого - как определяли на этот завод и как провожали из дома пришедшего из деревни Полхово одного хлопца, по имени Серёжа.

Отрезали от старых изношенных сапог опорки, подбили к ним каблуки и сказали: «Вот тебе обувка!» В гуте по битому стеклу, и шквары, и камни – в самый раз. Хорошей обуви не напасёшься! Мать починила зипунишко, сшила холщовую сумку для хлеба и, провожая на завод, со слезами на глазах напушествовала: «Будь, сынок, осмотрителен! В гуте – словно в кромешном аду. Выдутыми пузырями так и машут, так и машут. Того глади сожгут!»

Пришёл Серёжа с такими же мальчишками, как и он, в гуту, к огнедышащей печи. Стекло ещё не сварилось, в маленькие полукруглые оконцы попыхивал синеватый огонёк. Прибывшие раньше срока мастера дремали у верстаков в деревянных креслах. Худощавый, с вислыми седыми усами стекловар Павел Хаханов опустил в оконце железную палку и набрал пробу. Раскалённая прозрачная капля стекла тянулась и стекала с конца палки на каменный передок печи. «Ну вот, теперь готово», - сказал про себя стекловар дядя Павел Хаханов и медленно зашагал со своей палкой к хозяину Сергею Ивановичу.

Едва успел дядя Павел Хаханов скрыться, как раздался звонок колокольчика, и гута ожила. Всё пришло в движение, застучали у верстаков чугунными формами и трубками мастера и отдельщики. Только некоторые мастера и баночники, которых не покидала усталость предшествующих дней, свернувшиеся в коротких деревянных креслах, всё ещё отсыпались, и до их слуха не доходил ни звук колокольчика, ни шум, ни движение. Пробудившиеся в гуте мальчики-хлопцы тормошили их за рукав, трясли за плечи, надрываясь почти до слёз, горланили почти в самое ухо, умоляли встать – и никак не могли добудиться. Поднимала их бесцеремонная встряска мастеров-баночников и отдельщиков, самих соседей по стулу. Серёжа подошёл к дяде Алексею Новикову и спросил, почему они так пристают к дяде Ивану Дурову, ещё молодому мастеру.

- Вон, спроси у Миши Федосеева! - И Серёжа подошёл к уже большому мальчику и спросил.

- Попробуй, не разбуди! Вздуют! - сказал Миша Федосеев.

Но вот один из мастеров, Данилов Дмитрий, во всю просторную гуту пустил густым басом: «Эй, хлопчики, становись!» Управляющий, или же заведывающий производством, Лев Иванович Погарский в драповой ватной тужурке, сдвинув от яркого света на бровь свой картуз, взглянул через очки в свой карманный блокнот. Потом осмотрел новичков-хлопцев; уставясь на Серёжу, крикнул:

- Становись сюда, к дяде Ефиму Шуралёву! - и, кивнув на стеклодува, продолжал: Слушайся его, как отца родного! Вникай! И не шали. Помни: дядя Ефим – язык чесать он не любит!

И дядя Ефим дал Серёже ключ, жестом указав на ящик. Это был знак, чтобы Серёжа убрал туда свою холщовую сумку с хлебом. Когда дядя Ефим отвернулся, другой мастер, Аркатов Иван, сосед по рабочему месту (или – стулу) спросил Серёжу:

- Сможешь ли? Знай: дядя Ефим почти немой, ни бе, ни ме, говорит мало, почти немой. Понял?

Серёжа, взглянув на ребят-мальчиков, приступивших к работе, сел по-турецки за форму, расставив фертом руки.

- Подумаешь! Какая хитрость!.. - сказал Серёжа дяде Ивану Аркатову, худощавому, с русой бородёнкой, когда тот выдувал бутылку.

- Сначала надо двинуть левой рукой вот так. Потом правой. Да смотреть в оба, чтобы не защемить. Вот тебе, и отхватывай. Ого, на словах-то ты прыток! Посмотрим, каков ты будешь на деле, - сказал дядя Иван Аркатов и, шевельнув сухой мозолистой ладонью тёмно-русые волосы новичка-хлопца Серёжи, крикнул дяде Ефиму: «Ну, этот будет деловой!..»

Всё же Серёже казалось, что он за какую-то провинность и вправду попал в кромешный ад. Отзывается в ушах до глухоты звон отшибаемого в ящик стекла-отхода, налипшего на конец трубок. Скрежетало железо. Мастера сновали с алыми, розово-сизыми комочками набранного стекла, выдували бутылки и, задыхаясь от нестерпимого жара и дыма, кричали шуралю, дежурившему у газоотхода: «Убавляй газ!» Выдутую вещь дядя Ефим отдавал сидевшему на скамье отдельщику, сыну Ивану и, проворно схватив из его рук свободную трубку, шёл за новым набором к печи. Новички-мальчуганы, в том числе и Серёжа, ещё не овладевшие навыками своего немудрого дела, торопились, хлопая чугунной формой, на первых порах ущемляли и портили изделия. Мастера комкали испорченную бутылку, отшибали в железный ящик, с досады шлёпали хлопцев по голове и разражались самой непристойной и нецензурной руганью. Да и как им не злиться? За выработку посуды каждому оплачивали сдельно.

Вот так начался у нашего Серёжи труд в гуте. Работали более десяти часов, с перерывами на залоги, на отдышку, для принятия пищи и приведение в порядок инструмента. После перерыва на отдышку Серёжу сменил другой хлопец-относчик, которого звали Петя. Он сел за форму, а Серёжа взял осиновый совочек и стал относить бутылки. Чтобы развеять усталость и приободриться, тот самый бас, Данилов Дмитрий, который в начале работы крикнул: «Эй, хлопчики, становись!» - грянул песню: «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…» Ещё не стихла последняя нота, как вся гута подхватила: «…Бродяга, судьбу проклиная, Тащится с сумой на плечах…»

В первый день своего пребывания в гуте Серёжа почувствовал необыкновенную усталость. Голова от угара кружилась, губы запеклись, истрескались и кровоточили. Вот в эти последние минуты перед самым концом выработки стекла, когда его шатало, как ветром, из уставших рук едва не выпадал деревянный совочек с посудой, и он вспомнил слова учителя нашей школы: «Гута не уйдёт, сначала школу надо кончить». Задумался Серёжа над этими словами и затаил мысль о побеге со стеклозавода, чтобы доучиться в школе.

Tasha.
Фото автора.
Судогда, 14 октября 2011 г.







Архив Василия Демешкина.
Часть 3. Как проходил процесс работы в гуте