Сергей Васильевич Рождественский
Сергей Васильевич Рождественский родился в 1882 году в Орехово-Зуеве, в семье священника. С молодых лет проявлял незаурядные способности, учился блестяще. Студент юридического факультета Московского университета, а позднее – и физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, он был одним из ветеранов революционного движения в России, главой социал-демократического кружка, одним из организаторов Орехово-Зуевской стачки. В 1903 году был арестован. В материалах книги «История русской революции 1905 года» имеются сведения об этом известном революционере, ставшем распространителем газеты «Искра», порвавшем с отцом-священником, который всенародно предал его анафеме.
Расплатившись годами тюрьмы и ссылки за своё участие в первой русской революции, Сергей Васильевич вернулся в Санкт-Петербург, где с женой Милицей Аркадьевной (в девичестве – Колеровой, 1890-1951), которая тоже была дочерью священника и приехала учиться в университете, окончив гимназию с золотой медалью, из городка Судогды Владимирской губернии. Она дружила с Н. К. Крупской. После революции работала в ВЧК, а её муж занимался организацией коммун.
Сергей Васильевич Рождественский и Милица Аркадьевна Колерова
В 1930-е годы чета Рождественских переехала в Судогду, в каменный дом, где выросла Милица Аркадьевна, на бывшей улице Дворянской, а ныне - Красной. Сергей Васильевич стал персональным пенсионером Союзного значения. Он так же, как и его супруга, был душой и опорой дома.
Сергей Васильевич (в центре, лицом к зрителю), Милица Аркадьевна (слева) и её семья в Судогде
Работая учителем математики в школе второй ступени (ныне это – Судогодская средняя школа №1), Сергей Васильевич не раз замечал, что ребята, которые, вроде бы, живут в совсем крохотном городке, окружённом лесами, плохо знают родную природу – растения, зверей, птиц – да и домашних животных тоже подчас не лучше. Удивлялся он, какие затруднения вызывает у них, например, различить зайца и кролика. Так и родилась идея открыть в школе живой уголок, где дети могли бы посмотреть на зверей и птиц, узнать их повадки, научиться заботиться о них и любить всё живое. Вскоре живой уголок действительно появился, и такой, равных которому никто не припомнил бы и близко. Как всегда, к любому делу Сергей Васильевич подходил основательно. Были здесь не только белки, зайцы, кролики и прочая более-менее «традиционная» живность, но даже и лиса в роскошной пушистой шубке, и – птицы, птицы, птицы...
Лесных пичужек Сергей Васильевич обожал страстно, дом его всегда был полон их незатейливых, но таких родных и трогающих душу песенок. Просторный чердак над старой житницей превратился в огромный вольер с сетчатым окном, где птицы жили, не стеснённые прутьями клеток. Привыкали они к высокому бородатому человеку, проводившему в вольере немало времени, очень быстро, без боязни подлетали поближе, садились на палец, позволяли себя погладить. Да и как тут не привыкнуть, если он буквально «говорил» на их языке – домашние до сих пор вспоминают диалоги со щеглами или чижиками, когда Сергей Васильевич сам искусно изображал голоса и характерные трели этих птах, ну а птички на это моментально отзывались – отвечали...
Держать пернатых в неволе всю их жизнь он не желал, и обычно покупал пойманных ловкими торговцами снегирей, клестов, чижей, щеглов, дубоносов зимой в Москве, на Птичьем рынке. Приезжал в Судогду, весь обвешанный клетками. Выкупленных пленниц держал у себя в вольере до наступления весны и отпускал на волю, когда уже им было, чем прокормиться в лесу.
Милица Аркадьевна во двре судогодского дома
Смерть супруги Сергея Васильевича, Милицы Аркадьевны, стала огромным горем для всей семьи; очень тяжело переживал этот удар и он сам. Непривычный к безделью, теперь он ещё более стремился занять себя чем-то, и вскоре стал посвящать всё больше времени ещё одной сфере своих страстных увлечений – садоводству. Будучи уже в почтенном возрасте, окончил Высшие сельскохозяйственные курсы, приступил к планировке «по науке» огромного судогодского огорода и дворика около старинного дома Колеровых. Сохранились планы, нарисованные рукой Сергея Васильевича, которые рассказывают, что, например, в 1960 году он выращивал здесь красную и чёрную малину, облепиху, сливы, вишни и яблони, терновник, крыжовник, лимонник, актинидию, боярышник, красную и чёрную смородину, ананасную клубнику, горох, чеснок, бобы – всего и не перечислишь – а также (только представьте себе: средняя полоса России, 50 с лишним лет назад!) столовый виноград, лозы которого можно разглядеть и на старых фото, хранящихся в семейном колеровском архиве.
И, конечно, - цветы! Их вокруг дома было столько, что хватило бы на небольшой ботанический сад. Сергей Васильевич выписывал из Москвы, из самых крупных питомников самые редкие и необыкновенные по красоте сорта, и едва ли не на каждой второй фотографии запечатлён с букетами или около любимых клумб. Гладиолусы, лилии, пионы, золотарник, восточные маки... Самый солнечный участок, окаймлённый с трёх сторон розовыми кустами, на плане называется так: «Загарная площадка». Конечно, и когда солнышко пряталось или наступали холода, посидеть на скамеечке в этом райском уголке любили все домашние.
Своих детей у супругов Рождественских не было. В доме было полно ребятни – племянников и племянниц, - но любимицей стала Юлия (дочка сестры Милицы Аркадьевны, Людмилы), которую все звали Лилей. Девочка росла способной, одарённой и, как он говорил, «очень доброй, даже слишком». В честь Лили дядя высадил огромное количество белых лилий – всех сортов, какие только существовали в то время, а главное место на «именной» клумбе занимали огромные «королевские», с восхитительным ароматом – лилия регале. Когда Лиля повзрослела, с той же любовью относился он и к её детям, особенно к младшему, Виталику, которого в четыре года научил читать, а в пять – писать первые слова...
Дарил красоту столь щедро Сергей Васильевич не только родным и близким. Для судогодцев старшего поколения он – в первую очередь создатель прекрасного городского сквера, который Роджественский разбил и впоследствии ухаживал за ним сам - и совершенно безвозмездно. Не все ценили его труды; точнее, были и желающие пополнить свои собственные участки красивыми и редкими цветами за чужой счёт – и радоваться в одиночку, ни с кем не делясь их красотой. Хотя при хозяине, конечно, редко бывали такие вещи – зато после его смерти (Сергея Васильевича не стало в 1969 году) растаскивали цветы и из сквера, и из огорода, уже не стесняясь. Так и растащили: только лишь голубые ели, посаженные двумя стройными рядами, землякам оказалось выкопать «слабО»...
Кстати, о ёлочках. Они ведь тоже непростые. Во многих городах есть подобные посадки, и почти везде вам обязательно расскажут при случае, что их ёлки - родные сестрицы тех самых, знаменитых на всю страну, которые растут в Москве на Красной Площади. Конечно, доказать подобные утверждения при этом возьмётся не каждый. Обычно это лишь легенды... А вот в Судогде – нет. Рождественский, имея большие связи, и правда выписывал их прямо из Кремлёвского питомника, и в те же самые года, когда высаживались и московские. Сохранились даже накладные, подтверждающие это.
Ну, да это к слову – намного важнее того, насколько «голубая кровь» у голубых ёлочек, - их красота и то, как сильно своим появлением чудесный сквер преобразил город. Как вспоминают те, кто видел его в полной красе, цветы были на редкость высокими и красивыми, посадки поднимались террасами к старинному двухэтажному зданию клуба имени Горького (ранее, до революции – Присутственных мест и Казначейства). Были здесь прекрасные махровые дельфиниумы всех возможных оттенков, ирисы, лилии, пионы, боярышник, сирень, пионы, георгины, розы; весной расцветало множество сортов гиацинтов, нарциссов и других луковичных... Посадки были продуманы таким образом, чтобы скверик цвёл с ранней весны и до поздней осени, радуя глаз горожан.
Это место стало излюбленным уголком для жителей Судогды, и каждый из заставших его ещё при жизни Сергея Васильевича Рождественского вряд ли может представить скверик без фигуры его создателя, склонившегося над какой-нибудь из клумб. Приходил он сюда практически каждый день, чтобы что-то подправить, посадить, прополоть, подрезать... Место, на котором разбит сквер, - солнечное, открытое, и земля на нём быстро подсыхала, а водоёмов поблизости нет. Тяжёлые лейки с водой для полива (представьте, сколько их нужно было на такую площадь!) таскал он сам от колонки у пожарного депо, даже когда ему было уже за восемьдесят.
Родные вообще отмечали как одну из ярких черт его характера нежелание перепоручать кому-либо задуманные дела. При том общественном положении, которое занимал Сергей Васильевич, десятки других людей могли бы сидеть спокойненько на месте и только пальцем указывать: «подай-принеси, сделай то – сделай это»... А он был не таков: всё, за что однажды взялся, доводил до конца сам, как бы ни было трудно.
Человеком он был непростым: нередко казался отстранённым, замкнутым. Таким и был, видимо: многое пришлось ему пережить, и не все воспоминания сердце хранит без боли. Умел быть решительным и жёстким, настоять на своём, - но при этом никто никогда от него не слышал по-настоящему злого, а уж тем более - грубого слова. Выступать на собраниях и вообще «работать на публику» он не любил, хотя участвовать в различных мероприятиях ему, конечно же, приходилось то и дело. Собрание в булочной по линии потребкооперации... Выступление перед пионерской дружиной... И всё же фото, запечатлевших такие моменты, в семейном архиве намного меньше, чем любовно отснятых портретов с букетами потрясающих пионов, прекрасных роз, или за работой – у идеально ровных и ухоженных грядок и клумб... Он не любил пустых слов, не занимался стяжательством, не говорил лозунгами, и с годами всё более двойственно относился к Советской власти, без розовых очков смотря на все её перекосы и противоречия. Дома помнят оброненную им после известия о смерти Сталина фразу: «Надо радоваться...» Близко к сердцу принимал новости о международных конфликтах, в доме в такие дни кипели многочасовые споры, обсуждения... Он глубоко переживал за свою страну, за её людей, которым достаётся столько боли и горя. За всех тех, кого он, может быть, за всю свою жизнь не видел и не увидит, но кому с одинаковой щедростью, так же, как и самым своим близким и родным, дарил добро, красоту и радость – в переливах шёлковых лепестков, в аромате цветов, витающем над нашей маленькой, пригревшейся под летним солнцем Судогдой...
Tasha.
Фото автора.
Судогда, 1 июня 2013 г.