Дни и годы Ивана Ивановича
Об Иване Ивановиче Полушкине мне хотелось рассказать нашим читателям уже очень давно. Сейчас этого человека уже нет, но мне довелось его знать, и это знакомство - одно из тех, которые остаются в памяти навсегда, хотя и были достаточно коротки. Один из судогодских местных писателей, человек очень непростой судьбы, обладавший несгибаемой волей к жизни, он долгие десятилетия сотрудничал с нашей районкой, в которой когда-то довелось работать и мне. Как заведующая отделом писем я дожна была общаться со многими внештатными корреспондентами обрабатывать материалы, которые они присылали, для публикации в газете. Надо ли говорить, что все люди разные, и реакции даже на минимальную правку тоже возникали временами самые непредсказуемые? Кому-то и изменённая пара слов казалась жутким неуважением и наглостью с нашей стороны, хотя иногда без обработки иной текст даже понять было сложно. Вот и в очередной раз, взявшись за письмо нового для меня автора, я гадала: как он отнесётся к тому, что я внесла в его сочинение немало правок?
А случай, надо сказать, был особый. Я уже знала, кто такой Иван Иванович, знала, что он давно уже печатается у нас, а на очередную годовщину начала Великой Отечественной он как ветеран и инвалид этой войны прислал свои стихи - в чём-то наивные, в чём-то бесхитростные, но очень искренние и живые, и видно было, что в них каждая строчка выстрадана и пропущена через себя... Однако стиль был местами шероховат, где-то сбивалась ритмика, где-то не хватало рифмы, и я, увлекшись этой работой, поправила от себя несколько строк, чтобы стихотворение звучало лучше. А после этого, уже отправив этот вариант в печать, долго гадала: как к этому отнесётся Полушкин? Не оскорбится ли, не станет ли ругаться за такое своеволие? Как воспримет он это вмешательство? Эта мысль меня не оставляла несколько дней, так и вертелась где-то на периферии сознания. Не самое приятное ощущение, но что-то изменить я уже не могла.
Номер вышел 22 июня, и в этот же день в редакторском кабинете раздался телефонный звонок. Тут же позвали меня: "Наташ, подойди, тебе Полушкин звонит!" У меня почему-то сердце окончательно ушло в пятки: вот так, сразу с редактора начал... Видимо, действительно очень зря я полезла со своими коррективами в чужое произведение, пусть бы лучше вышло так, как его сочинили...
До этого момента с Иваном Ивановичем мне лично общаться не приходилось. Поэтому наш разговор был ещё и знакомством. Взяв трубку, я услышала звучный, довольно громкий голос, в котором, кажется, каждый звук был выверен и чёток: "Наташа, здравствуйте! Это вы теперь будете мои письма редактировать? Я хотел сказать вам спасибо, что так хорошо мои стихи поправили... Я знаю, что я пишу не всегда так, как надо, не всегда умею правильно сказать. Спасибо, что помогли выразить то, что я хотел..."
Честно говоря, я от удивления не сразу нашлась, что ответить. Всего, чего угодно, ожидала, только не такого поворота разговора... С великой благодарностью вспоминаю эти слова - слова человека, который, став печатаемым автором, сохранил самокритичность и доверил свои тексты другим людям, не считая их вмешательство пустой блажью...
На собрании внештатных корреспондентов судогодской районной газеты"Ленинец"
Иван Иванович ушёл из жизни вскоре после этого разговора, и мне очень жаль теперь, что не довелось с ним пообщаться поближе. Однако на каком-то мероприятии нам доводилось присутствовать вместе, и я до сих пор живо помню, как непривычно было видеть такой образ слепого человека: высокий и статный, с прекрасной осанкой, пожилой мужчина в тёмных очках не ощупывал при движении пространство вокруг, вообще не казалось, что что-то с ним не так... И всё тот же ясный, полнозвучный голос - находясь рядом, я ловила себя на ощущении, что его звук наполняет собой окружающее пространство, прикасается к людям, словно живая и чуткая рука, и, минуя все преграды, касается души - никогда ни до, ни после этого, пожалуй, мне не приходилось встречать такого. Эта память осталась во мне - как и благодарность к этому человеку, чей жизненный путь мог бы многим дать пример несгибаемой воли, сопротивления отчаянию, любви к окружающим людям, крепнущей несмотря на любые несчастья.
Фото из семейного архива. Чета Полушкиных (слева) на отдыхе в Новороссийске.
Память об Иване Ивановиче сохранили многие. И через год после его смерти не утихла боль в сердцах родных, друзей, соседей, которые собрались на памятный вечер в Краеведческом музее - где мне опять-таки случилось в то время работать. Собрались все родные, принесли фотографии, грамоты, вручённые на литературных конкурсах, на которых имя Полушкина не оставалось незамеченным, станок для письма, толстенные журналы с чистыми листами из тонкого дырчатого картона, издававшиеся обществом слепых. Мы все словно прикоснулись тогда к его миру...
Добрым словом вспоминали его соседи, очень растрогал Александр Иванович Матвеев - принёс аудиозапись, на которой такой знакомый звучный голос читал стихи... Когда-то Александр Иванович с заводской театральной труппой ставил "Как закалялась сталь" и искал "людей корчагинской судьбы". Так и познакомился с Иваном Ивановичем - долгие годы потом дружили... В память об ушедшем товарище он и сам читал в тот день стихи - из "Василия Тёркина": "Солдат и Смерть", помните?.. "Я солдат ещё живой!.." Мороз по коже... Хорошо читал. И это тоже заставило задуматься о том, что пережил Иван Иванович давным-давно, в военные годы, когда его жизнь едва не оборвалась после снайперского выстрела - и чего ему стоило потом жить так, как он это делал: полноценно, сильно, радостно.
Дочь Галина Ивановна рассказывает о литературных трудах отца
Дедушка и внучка Леночка. На памятном вечере она с трудом сдерживала слёзы и всё повторяла: "Я думала, он никогда не умрёт..."
После музейной встречи вышла газетная статья. Автором её была не я, а моя мама, Наталья Геннадьевна Знахуренко, тоже корреспондент местной газеты, а до того и её редактор. Она хорошо знала Ивана Ивановича, и мне, пожалуй, всё равно не написать лучше, чем сделала это она; тронула тогда эта статья и всё семейство Полушкиных. Потому - с её разрешения я выкладываю здесь этот материал, чтобы познакомить наших читателей с сильным и талантливым человеком.
Так кто же он - Иван Иванович Полушкин? Ветеран, ослепший на войне... «Местный писатель», как принято называть... Это - если официально. А попросту - высокий седой красавец, человек, сумевший прожить свою перебитую надвое жизнь ярко и радостно, оставивший после себя любимых дочерей и внуков. А ещё - написавший около 200 заметок, стихов и очерков, а главное - автобиографическую повесть «Дни и годы», которая печаталась в местной районной газете.
Иван Иванович родился в деревне Дятлово - теперь её уже нет на карте, а когда-то она располагалась где-то на границе Судогодского и Селивановского районов. Детство его пришлось на трудные годы. Семье Полушкиных пришлось познать на себе, что такое раскулачивание и ссылка на Урал. Вернулись только благодаря тому, что отец семейства написал письмо Калинину. Но в 1937 году всё равно был расстрелян... Сыну Ване было тогда 12 лет.
А в 1941-м ему было 17. Старший брат Сергей - его призвали в военкомат прямо со свадьбы - погиб под Москвой. Тогда младший, Иван, добавил себе год и в 42-м пошёл мстить за брата. Воевал на II Белорусском, освобождал Польшу. Служил в разведке. Был ранен в голову немецким снайпером.
Выстрел этот перебил зрительный нерв. И вот тогда солдат остался один на один с темнотой. Надежды не было. Никакой.
Иван вернулся в свою деревню. «Как жить-то будем?» - спросила мать. «Всё будет хорошо», - ответил он.
Вернулся. Теперь он видел лишь внутренним зрением, памятью: когда-то молодыми острыми глазами любил смотреть на Колычёво с дятловской дороги - различал дома, деревья, любовался родной далью. С этим и остался. Это и запомнил.
Солдат вернулся с войны. Иван Иванович Полушкин (второй справа) с родными и друзьями-односельчанами.
Мама Ивана Ивановича, Акулина Ивановна Полушкина, и её сестра Наталья Ивановна
И ещё запомнил девушку-одноклассницу. Её вообще забыть не мог, даже на фронте, даже в госпиталях. Не все в деревне поняли, чего это она, такая красивая, вышла замуж за слепого. А она стала его душой, его глазами, его помощницей. Зато и старости для неё не было: ведь он видел её только семнадцатилетней. «Любимая женщина не стареет» - это присловье Ивана Ивановича.
Иван Иванович и Анна Григорьевна Полушкины
"Наша бабенька", Акулина Ивановна, и три дочки Полушкиных: Надя, Вера и Галя - с друзьями-ребятишками, Людой Гудковой и Ванечкой Бариновым. Деревня Колычёво.
Надя и Вера с любимцем Васькой
«И очень счастлив я, друзья», - нередко повторял он строчку своего стихотворения. Через горе своё он переступил раз и навсегда, а по натуре был очень весёлым человеком. Когда-то, ещё в юности, научился играть на гармошке, любит быть с людьми, веселиться, шутить. Его большой друг, Александр Иванович Матвеев (когда-то, работая с заводским театром и ставя «Как закалялась сталь», он искал людей корчагинской судьбы, так и подружились), рассказывал: «Иван Иванович стался всё делать сам: косить понемножку, мыть посуду, бриться, чистить картошку. Однажды специально (чтобы «приколоться», как сейчас говорят) уселся у раскрытого окна, поставил перед собой зеркало (!) и стал бриться опасной бритвой. Эту картину многие увидели. Пополз слух: Полушкин-то видит! В другой раз, напевая песенку, скосил траву перед домом - ведь знал на память каждый метр. Опять зашептались: ну точно, видит Полушкин! А он вдобавок и проводку чинил: руки у слепых чуткие, памятливые, да ещё м заставлял себя разрабатывать навыки.
Самые бдительные «добрые люди» быстренько сигнализировали в район, в область и куда следует: дурит вас Полушкин, а вы ему инвалидскую пенсию платите!» Да только зря беспокоились...
А Иван Иванович только посмеивался. И до такой степени приучил близких общаться с ним на равных, что жена, иногда, забывшись, могла сказать: «Да вон он, нож-то лежит - не видишь, что ли?..» Или, когда в деревне вдруг выключалось электричество, малышня пищала: «Да, тебе-то хорошо, ты не видишь!..» Он не обижался, а радовался: не хотел никакой «неполноценности». И во многом действительно был сильнее всех.
Рад был любому делу. Работал на дому: делал лампочки для тракторного завода. Задание выполнял на 140 процентов, и это значило, что нужно было сделать 10 000 операций!
Много писал, сотрудничая с районной газетой «Ленинец» (позднее - «Судогда и судогодцы») и областным «Призывом». Часто - когда все спали: ему ведь что день, что ночь... Набирал текст с помощью алюминиевого планшета на плотных листах бумаги брайлевскими точками, а утром надиктовывал готовое дочке или внучке, - и те записывали обычными буквами.
Планшет для письма брайлевским шрифтом. С помощью острой палочки в каждой ячейке продавливаются точечные знаки...
И получаются вот такие страницы текста, которые можно потом прочитать наощупь
Ему было присуждено второе место в номинации «Публицистика» в конкурсе «Жизнь по Корчагину», организованном Союзом писателей и Международным союзом благотворительных общественных организаций «Мужество и гуманизм». Этой наградой Иван Иванович особенно гордился: в дипломе стояли подписи дочери полководца М. Жуковой, народных артистов А. Пахмутовой, В. Ланового, В. Конкина и других, и даже племянницы В. Ленина - О. Ульяновой. А когда во Владимире издавали сборник стихов слабовидящих поэтов, поместили туда и его стихотворение.
Удивительную память оставил о себе этот человек. В заметках его о жизни мошокских окрестностей всегда сквозила неподдельная любовь к своим землякам и родной земле, душевная теплота и мудрость. В 2007 году Ивана Ивановича не стало, и боль этой утраты разделили с его близкими многие, очень многие - даже те, кто встречался с ним раз или два. Жизнью своей, каждым днём её он напоминал всем, кто рядом: когда судьба подводит человека к самому краю, то потом обязательно даёт шанс вернуться к жизни. И он, если выдержит, становится сильнее и больше себя прежнего...
P.S. Скоро в Доме без Ключей мы начнём публикацию автобиографической повести Ивана Ивановича Полушкина "Дни и годы". Следите за обновлениями!
Tasha и Н.Г. Знахуренко.
Судогда, 7 июня 2013 года.
Фото из домашнего архива Полушкиных.