Девка-Синеглазка: Гогуля

Вороватые были казаки станицы Тепикинской.

Что где ни увидят, сейчас же стащат: ведро с общественного колодца, бичеву со двора, вентеря с чужого озера, копну сена из займища - ничем не брезговали, всё домой волокли.

Казаки окрестных станиц и били воров, и на суде стыдили - ничего не помогало. Поймают станичники вора с поличным и спрашивают:

- Ты зачем чужое берёшь?

- Так мы же - тепикинские.

Вот и весь ответ.

- Ну, погодите, тепикинские, придёт на вас кара, - грозили казаки.

Долго не приходила эта кара, а потом вдруг пришла, да с той стороны, с какой её совсем не ждали.

Надо сказать, что тепикинские казаки за домоседов слыли, дальше ближних хуторов не ездили, ничего, кроме коней да быков, не видали. В округ (он тогда ещё в Алексеевской станице находился) только один атаман наведывался. Но как-то случилось поехать в окружную станицу не атаману, а его помощнику Назару Сартакову. Управился он там со своими делами, сел в станичный тарантас и катит на тройке назад по Астраханскому шляху.

День летний, светлый, пыль по дороге стелется, кучер от скуки песни посвистывает. Сартакова дремота разломила. Закрыл он глаза и не заметил, как тройка полсотни вёрст отмахала. Вот уже и Тепикинский юрт показался.

Всё бы обошлось хорошо, кабы на повороте в станицу не повстречался помощник атамана с калмыками. Вели они на поводу верблюда, везли на его горбу два чувала соли в Москву продавать. Верблюд старый, страшный, кони перепугались, всхрапнули и понесли в степь. А Назар Сартаков от страха совсем сомлел. В жизни он не видел такого чудища.

Кучер натянул вожжи, коней сдержать хочет, а помощник орёт истошным голосом:

- Гони! Гони, не останавливай! Это Гогуля на нашу станицу идёт!

Прискакали к станичному правлению: лошади в мыле, у кучера на спине поддёвка разорвана. Помощник без фуражки (дорогой потерял) вбежал к атаману и докладывает:

- Кара на нас, господин атаман! Пропали наши головушки! Идёт на станицу Гогуля!

- Что за Гогуля?

- А тот самый зверь, что перед концом света людям на лоб печать дьявольскую ставить будет.

- Не могеть того быть! Приказа нет, - говорит атаман.

- Так в Евангелии написано. Поп Микиша читал. Что будем делать - обороняться или в лес бежать?

- Обороняться. Зови вестовых, пусть сполох объявят, - приказал атаман.

Поскакали вестовые по всем улицам, кличут казаков на сбор. Съехались на конях к правлению и старые и малые. Атаман вышел наперед и говорит:

- Атаманы-молодцы, Гогуля идёт в Тепикино. Да мы, казаки, не покоримся, не пустим Гогулю!

- Не пустим! - отвечают тепикинцы.

- Ну так с Богом, вперёд!

Казаки - пики наперевес и скачут за станицу. Только выехали из улицы, а Гогуля - вот она. Задрала к небу змеиную голову да как заревёт.

Пошла тут потеха! Головные отряда с перепугу разом осадили лошадей, задние на них наскочили да пиками коням в зад. кони на дыбы, казаков посбрасывали - топот, рёв, свалка. не прошло и минуты, как разбежались вояки кто куда. А бабы видят, казаки бегут от Гогули, похватали детей под мышки - и тоже под гору и в лес. Опустела станица. Атаман, помощник, старики-гласные в камыши захоронились. Сидят на кочках и совет держат: что теперь делать, как от Гогули оборониться?

- Умилостивить надо, - говорит Назар Сартаков.

- А как её умилостивить?

- Обыкновенно. Отрядить почётных стариков с хлебом-солью, поклониться и спросить, какую она с нас дань возьмёт.

- Надо попробовать, господа старики, - поддержал и атаман.

- А кому идти?

- Известно, самым почётным. И попу Микише с крестом.

Долго старики-гласные, сидя на болотных кочках, спорили, кто у них самый почётный. Никому не хотелось принять на себя такую честь. наконец договорились, что самые почётные старики - Степан Мальцов да Иван Удальцов: у них бороды длинные. Им и поручили преподнести хлеб-соль Гогуле. А попу Микише приказали сзади идти и крестом благословлять.

Тем временем калмыки привал на краю станицы разбили.

Сняли с верблюда соль и пустили пастись на выгон. Сами от жары под яблоню уселись. Они и понятия не имели, что из-за ихнего верблюда вся станица в лес убежала. Сидят и всухомятку ржаные корки жуют. И вдруг видят: выходят из улицы два почётных казака, в парадных мундирах, с седыми длинными бородами, несут хлеб-соль на расшитом рушнике. А за ними на отшибе идёт поп в ризах и крестом машет.

- видно, начальство встречать вышли, - думают калмыки. - Не убраться ли нам подобру-поздорову?

Только что же это? вышли казаки на выгон, увидали верблюда, поскорее хлеб-соль на землю поставили и сами лицом вниз попадали.

Верблюд колючки жуёт, а казаки лежат, голов не подымают. Но чуют, зверь не трогает их. Тогда Степан мальцов (он похрабрее был) поднял голову от земли и закричал:

- Гогуля, гогуля, не ходи в станицу, не ешь наше Тепикино, иди себе в Левыкино... Мы тебя умилостивим, какую хочешь дань выплатим!

Один из калмыков смекнул тут в чём дело, подошёл к казакам и говорит:

- Встаньте, старики почётные, да послушайте меня. Сорок лет я Гогуле служу. Знаю её характер. Кто с ней ласков, к тому и она милостива. Дани с вас она большой не возьмёт. Накормите её досыта.

- А чего ей надо?

Подумал калмык, в уме прикинул, какую ему дань запросить. Беден он был. Дорогой со своим товарищем, таким же голяком, и голоду, и холоду хватил. А до Москвы ещё месяц пути...

- Много Гогуле не надо, - говорит. - Два барана да мешок текучего молока (творожная масса - прим. Mistes).

Обрадовались казаки столь малой дани.

- Так это мы моментально доставим, - говорят.

Побежали они к атаману, докладывают о сговоре.

Атаман и верит и нет, что так легко от Гогули отделался. На всякий случай даёт приказ старикам выполнить условие.

Получили калмыки двух баранов и мешок текучего молока, нагрузили верблюда и ушли восвояси. А атаман с помощниками и стариками-гласными ещё неделю в камышах сидели, всё ждали: а вдруг Гогуля поймёт, что обманули её тепикинцы малой данью, да назад вернётся?

В. Головачёв, "Девка-Синеглазка".