Натуралист: Часть 8
Анализируя гербарные материалы, Комаров сопоставил их со сводкой геологических сведений, относящихся к изучаемым им странам.
«Элементы флоры, — писал Комаров, — всегда находятся в строгой зависимости от факторов исторической геологии. Объяснить состав той или другой флоры, исходя из данных современности, как объясняются её формы, нельзя. Восстановление истории миграций, сложивших данную флору и давших материалы для выработки свойственных ей форм, — необходимейшая задача современной флористики» (Труды Императорского СПБ ботанического сада, т. ХХIX, вып. I, стр. 48).
Поэтому Комаров внимательно изучил труды по геологии Китая и обобщил рассеянные в них сведения.
Основой Азиатского материка Комаров, вслед за рядом геологов (Э. Зюсс и др.), считал Ангарский материк, который появился в архейские времена. Это один из трёх архейских островов (Финляндия, область Ангары и Лабрадор), которые не прикрыты позднейшими геологическими наслоениями.
По мнению Комарова, Ангарский материк достиг наибольшего развития в начале кайнозойской эры. В это время он отделялся от Индостана широтным морем, продолжением Средиземного моря, проходившим в то время на месте теперешних Ирана, Афганистана, Гималая до Бенгальского залива. Другое море занимало в это время пространство между Алтаем и Уралом и отделяло Ангарский материк от Скандинавского.
Тихий океан в то время приблизительно соответствовал современным очертаниям.
Комаров говорит, основываясь на данных Зюсса, что в районе Гоби существовал большой пресноводный бассейн Хан-Хай, а между Тихим и Атлантическим океаном проходила широкая водная полоса. Что касается Гималаев, то они в начале эоцена ещё не существовали, и таким образом, по всей вероятности, Гималаи заимствовали свою нынешнюю флору в относительно недавнее время.
Явившись как бы гигантским мостом, перекинутым через воды древнего моря между Атлантическим и Тихим океаном, они соединили запад Евразии с более древним, ранее сформировавшимся и не подвергавшимся катастрофам востоком.
«Отсюда ясно,— пишет Комаров,— что мы можем надеяться восстановить те переселения, которые дали современное нам распределение растений в пределах умеренного пояса Старого Света. Китайский массив, более других частей Евразии сохранивший условия, благоприятные для жизни древних растительных типов, благодаря обвевающему его юго-восточному муссону и достаточно южному положению, действительно является как бы подобием того райского острова, с которого по Линнею разошлись во все стороны растения и животные» (Там же, стр. 55).
Далее Комаров делит Монголию и Китай на флористические области. В Монголии он насчитывает восемь флористических подобластей: Южная Монголия, Восточный Туркестан, Центральная пустыня, полоса степей, система Иншана с прилегающими степями Монгольского Алтая, полоса лиственных лесов Монголии и Алтая, Хин-ган и полоса хвойных лесов в бассейне Енисея.
Сопоставляя флористические данные с рельефом, климатом, геологией, гидрологией и т. д., Комаров разделял Китай также на восемь областей: Северный Китай, Западный Китай, Центральный Китай, Внутренний Китай, Северная приморская полоса, Южная приморская полоса, тропический пояс и провинция Юннань.
Затем Комаров переходит к монографическому описанию выбранных им пяти характерных родов. Первый из них (Clematoclethra) показал, что флора Китая связана с тропическими прототипами. Изучение этого рода показало, что нельзя искать корни китайской флоры в Гималаях. Это можно делать по отношению к Индо-Китаю. По мнению Комарова, Индо-Китай и Китай в своё время составляли одну флористическую область, а потом диференцировались, причём ледниковый период вызвал появление в Китае новых растений, которые внедрялись с севера в горные области и конкурировали с древне-тропической растительностью.
Изучение другого рода (Codonopsis) показало Комарову, что роды, сильно представленные в Центральном Китае, именно здесь и имеют центр своего развития, как бы далеко они ни расходились за пределы Китая. Третий род, монографически исследованный Комаровым, продемонстрировал, что растения, эмигрировавшие в соседние страны, не могут быть тождественными с первоначальными. Даже при ближайшем передвижении в Гималаи получаются близкие, но всё же самостоятельные виды. Комаров, рассматривая роды, распространившиеся из Китая в другие страны, приходит к выводу, что в то время, как роды, возникшие в южной части Ангарского материка, распространяясь на запад, пользовались, как мостом, Гималаями, роды, возникшие в северных его частях, мигрировали на запад до наступления ледниковой эпохи по алтайско-саянской горной стране и лишь позднее получили разорванное местообитание вследствие вытеснения видов, расположившихся на пути следования, климатическими условиями, вызванными оледенением.
Для того чтобы выяснить, откуда получила Монголия господствующие в ней формы пустынной флоры, Комаров исследовал род Nitraria (Селитрянка). Оказалось, что монгольская флора имеет не только восточное происхождение: селитрянка пришла сюда с запада через Арало-Каспийский бассейн.
Обработка рода Caragana показала, что растения Китая, или, вернее, Ангарского материка, возникшие в меловой период, а также во времена эоцена, передвигаются с тех пор на запад, оставаясь горными растениями.
На примере этого растения Комаров показывает, как во времена, когда отдельные вершины Гималаев уже слились в общий складчатый пояс, для китайских растений открылся ещё один путь для передвижения на запад. Затем Комаров разъясняет, что влияние ледникового периода вызвало появление альпийских форм и, наконец, высыхание внутренних вод бассейнов дало толчок новым изменениям в растительности.
До Комарова в затронутых им вопросах господствовала так называемая реликтовая точка зрения. Считалось, что современный растительный мир в пределах бореальной зоны представляет собой остаток доледниковой флоры. Комаров дополнил этот взгляд миграционной точкой зрения, т. е. историей передвижения растений из одного района в другой.
«Миграционная точка зрения, выведенная мною особенно подробно на истории караган, не противоречит реликтовой, а включает её в себя, как часть в целое. Она оживляет проблематическую историю современных растений до ясности непосредственно наблюдаемого процесса. Пусть останутся даже неопровергнутыми возражения против отдельных случаев, опирающиеся на возможность другого параллельного принятому решению. Дело здесь не в деталях, достоверность которых установить фактически невозможно, а в том, чтобы вскрыть общий ход процесса видообразования и формирования современных флор в его целом для каждого конкретного случая» (Там же, стр. 385).