Натуралист: Часть 6
Перейдем к университетской деятельности В. Л. Комарова.
Отношения на кафедре были тяжёлыми для Комарова. Гоби, который продолжал занимать кафедру, попрежнему не пользовался популярностью среди студентов. На его обязательные лекции студенты выделяли по пять человек дежурных. Напротив, лекции Комарова привлекали широкую аудиторию. Уже одно это обстоятельство могло вызвать озлобление мелочного и мстительного профессора. Но, кроме того, Гоби, по воспоминаниям А. П. Ильинского («Учёные записки Института имени Герцена», т. 25.), не любил Комарова за талантливость и за независимый характер.
В качестве приват-доцента Петербургского университета Комаров читал «Историю развития царства растений» (1903-1906 гг.); теорию видообразования (1908-1911 гг.); общие основы систематики растений (1911-1914 гг.) и географию и экологию растений (1914-1917 гг.). Таким образом, и в университете Комаров проявил широту своих научных интересов и дарований. Слушатели видели в нём последовательного дарвиниста, оригинального теоретика-систематика, географа и эколога. Его лекции пользовались широкой известностью далеко за пределами факультета.
В 1907 году Комаров взял на себя руководство ботаническим кружком. До него им руководил Гоби. Однако конфликт со студентами заставил Гоби уйти, и Комаров принял на себя руководство кружком. Это сделало отношения с Гоби ещё более острыми и впоследствии вынудило Комарова защищать свою докторскую диссертацию не в Петербурге, а в Москве.
Руководимый Комаровым в Петербургском университете ботанический кружок сыграл большую роль в подготовке научных кадров ботаников и в создании школы ботаников, группировавшихся вокруг Комарова.
О. Н. Радкевич пишет о работе Комарова в ботаническом кружке Петербургского университета:
«Чтобы обеспечить участие студентов младших курсов, он составляет для них примерные программы предполагаемых докладов; члены кружка втягиваются в экспедиционную работу; В. Л. организует для них экспедицию в Новгородскую обл. под своим руководством, в Карелию, в районы Кингисеппа. Будущие ботанические кадры заметно растут. Члены кружка участвуют в крупных экспедициях. В 1911 году «в экспедициях и командировках самостоятельно работало 17 чел., напечатано 11 работ». В 1913 году молодые ботаники приглашаются на работу в учреждения. В отчётах кружка мелькают всем нам хорошо знакомые люди, стоявшие и стоящие на ответственных и руководящих постах наших вузов и научных учреждений...»
Несмотря на препятствия со стороны Гоби, Комарову удалось поднять преподавание ботаники в Петербургском университете на большую высоту.
В 1905—1916 годах в Петербургском университете выработалась школа молодых ботаников.
«Под руководством Комарова, — пишет Радкевич, — поток молодых сил, стремившихся учить и учиться, обошёл стороной официальное засыхающее русло, пробил себе широкую дорогу и обеспечил университету видное место в истории ботаники в родной стране».
Характерно, что Комаров в свою бытность приват-доцентом Петербургского университета будил и толкал вперёд не только собственно-биологическую, но и общеетвенно-философскую мысль студенчества и молодых учёных. В годы реакции Комаров последовательно и упорно борется против идеалистической философии и её претензий опереться на естествознание. С этой стороны очень интересна деятельность Комарова в университетском кружке по изучению философии природы. В этом кружке Комаров прочитал доклад «Основные тенденции биологических наук» — яркую и боевую проповедь дарвинизма и материализма. Кружок этот играл большую роль в идейной жизни петербургского студенчества. На заседании его собиралось по 150-200 человек. Кружку пришлось бороться против притеснений со стороны начальства и одновременно против идеалистически настроенных студентов и учёных, которые организовали свой кружок противоположного направления.
О. И. Радкевич, разбиравший в архивах отчёты кружка, пишет:
«Но уже отчёт 1908 г. принуждён констатировать уменьшение числа посетителей, вследствие «недопущения вольнослушательниц», очевидно, нахлынувших было с Бестужевских курсов. В 1909 г. кружок заседаний не имел, но возникает на один год, так сказать, «контркружок» под флагом «теории познания», где под руководством приват-доцента Гребенкина ставятся доклады: «О религиозном познании», «Христос и Будда» и пр. в том же стиле. Затем кружок философии природы возобновляет свою работу. В нём развёртывается критика идеалистической философии (Лосского, Бергсона и др.). В трудах межкружковой организации напечатан (1911 г.) доклад А. П. Владимирского «Диалектика в мире и в науке», характерная концовка которого: «диалектический метод — единственно возможный революционный метод, обеспечивающий прогресс нашему знанию...», объясняет, почему занятия кружка не очень поощрялись. Ещё в 1909 г. отчёт Л. Г. Раменского говорил о «стеснениях», которым подвергалась работа кружков со стороны вне-университетских сфер. После 1913 г. кружок философии природы уже не собирался».
Одновременно с преподаванием в университете Комаров вплоть до 1908 года читает лекции но ботанике на курсах Лесгафта, с 1900 года на женских естественно-географических курсах Лохвицкой, где он ведёт курсы анатомии растений, споровых растений, цветковых, географии растений и учения о размножении растений.
Здесь же Комаров создал ботанический кабинет, гербарий, коллекцию препаратов и в конце концов создал группу исследовательниц-ботаников, которая впоследствии играла заметную роль в развитии советской науки. Здесь же на курсах Комаров встретил Надежду Викторовну Старк, идейную и талантливую представительницу женской молодёжи, в тяжёлых условиях того времени прокладывавшей себе дорогу к творческой научной деятельности. Н. В. Старк стала впоследствии многолетней сотрудницей, ближайшей помощницей и женой В. Л. Комарова. И сейчас учёные нашей страны окружают её искренним и глубоким уважением.
Живой и яркий образ В.Л. Комарова тех лет даёт Е.В. Тарле в своих воспоминаниях, связанных с нынешним юбилеем Владимира Леонтьевича:
«Была на белом свете (точнее, в Петербурге), как раз сорок лет тому назад, такая ассоциация: «Общество приват-доцентов петербургского университета». Только что сделавшись приват-доцентом, я и пошёл на заседание этого таинственного сообщества, которое не было ни разрешено, ни воспрещено, собиралось в какой-то лаборатории, где всегда стояло особое, затейливое сложно-химическое зловоние, трудно переносившееся приват-доцентами, преподававшими гуманитарные науки.
Когда я впервые пришёл на заседание, — трибуну занимал оратор, горячо говоривший о какой-то очередной пакости, учинённой попечителем учебного округа против прав университета. Но меня заняла не речь, а личность говорившего, и больше всего его глаза. Это были такие блестевшие чувством и умом яхонты, которые освещали всё лицо, и, казалось, лучи, исходившие от них, озаряли перед собой всё. «Яхонтами», «брильянтами» называли подобные комаровским глаза знаменитого физика Лебедева. Я спросил сидевшего возле меня покойного уже теперь историка Ал. Евг. Преснякова: «Кто это такой?» «Это — ботаник Комаров» «Какие у него глаза поразительные!»— заметил я. «Ну, так Вы торопитесь, Евгений Викторович, наглядеться всласть на его глаза, и не откладывайте, потому что его скоро из университета выгонят, министерство его терпеть не может!» — посоветовал мне Пресняков. Он как будто предвидел позднейшую секретную полицейскую информацию, обнаруженную уже после революции в бумагах курсов Лесгафта: «...ботаник Комаров, удалённый за антиправительственный образ мыслей из разных учебных заведений, нашёл себе пристанище на курсах Лесгафта...»
Да, его и на курсах Лесгафта также любили и почитали и товарищи, и служащий персонал, и учащиеся, как и в университете, как и всюду, где он работал. Шли годы, росла учёная слава ботаника Комарова, превратился ботаник из гонимого приват-доцента в Президента Академии Наук, но без малейших изменений оставалось его благородное, великодушное, на всё горячо откликавшееся сердце, и всё теми же блестящими мыслью и чувством яхонтами смотрит он попрежнему на свет, на жизнь, на людей, и всё такую же любовь к себе вызывает он во всех, кто к нему приближается».